Сделать закладку

Сайт создан при поддержке
Литературной сети Общелит:
стихи, проза, критика

Анонсы
  • Интервью >>>
  • Интервью >>>
  • О моих книгах >>>

Новости
ВЕСТНИК № 5(21)



>>>
СОЮЗ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ ИЗРАИЛЯ


... >>>
ВЕСТНИК № 16 >>>
читать все новости

Произведения и отзывы


Литературные проекты при поддержке Алмазной биржи Израиля
Прозрачные бриллианты
Вес от
до
Цена $ от
до
Фантазийные бриллианты


Случайный выбор
  • Интервью  >>>
  • О моих книгах  >>>
 

планетарий в санкт петербурге
Анонсы
  • О моих книгах >>>
  • Интервью >>>
  • О моих книгах >>>

Новости
Вестник № 15 Союз русскоязычных писателей Израиля >>>
Вестник № 14 СОЮЗ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ ИЗРАИЛЯ >>>
Вестник № 13 Союз русскоязычных писателей Израиля >>>
читать все новости

Случайный выбор
  • Интервью  >>>
  • О моих книгах  >>>

О моих книгах

Автор оригинала:
леонид Финкель

О МОИХ КНИГАХ

 
Мой первый рассказ был опубликован в 1961 году в республиканской газете гор.Киева. Рецензия на рассказ была разгромная, но на сл.день после получения рецензии я увидел рассказ напечатанный без единой поправки. Тогда-то я и понял, если Дарвин не врёт, кто-то в редакции был моим далёким предком.
Из журнала «Работница» я получил и вовсе изумительную рецензию: «Ваши рассказы токие, интеллигентные (в хорошем смысле слова), наши читательницы их не поймут».
Ну и так далее. Одной из вершин был устный отзыв одного высокого партийного работника: «В вашей пьесе ангелы летают, а их в природе не существует. Как быть?» Дело было после московской Олимпиады, и я ответил: «Медведи в жизни тоже не летают, а в искусстве – пожалуйста, вот и олимпийский Мишка взлетел в небо!»
- так это же по приказанию ЦК, - воскликнул партийный босс
В Ужгородском издательстве «Карпаты» «зарубили» мою дипломную повесть в Литературном институте «Я из моего детства». В рецензии было написано, что повесть «…льёт воду на мельницу сионизма». Поэтому мой следующий сборник рассказов «Зажги солнце» (1979) пролежал в издательстве десять лет.
Предисловие написал Хаим Меламуд, еврейский писатель (на идиш).. Сейчас его как могут – замалчивают, а он был просто интересным писателем, творчество которого сломала советская власть. И потом кому то хотелось, чтоб в городе остался только один автор, пишущий на идише.
Прошло ещё восемь лет и появился сборник рассказов «Серебряные нити»(1987). Испортил мне настроение художник (со мной даже не посоветовались!), который нарисовал на обложке какого-то солдата в ушанке. Его там и помину не было…
В перестройку вышла книга «Скрипач на крыше» (1990)..
Репатриируясь в Израиль я твёрдо был уверен, что больше ни одной строчки не напишу.
Эмиграция для писателя, даже если она называется репатриацией – обстоятельство не из простых. Писателя формирует улица: Шолом-Алейхема – Егупец, Бабеля – Молдаванка, Дерибасовская, Привоз, Окуджаву – Арбат. А чем могла помочь улица в Ашкелоне? Об этом я пишу в эссе «Эта земля меня узнала». Я опубликовал здесь десятки, если не сотни статей, работал в газетах Сионистского форума, в создал свою газету «Частная жизнь».
А спасла меня газета банка «Надежда», которая с первого дня печатала всё, что я присылал. Там же, я выиграл конкурс на лучший рассказ (первая премия – 500 шекелей, почувствовал себя где-то рядом с миллионером!).. Рассказ дал название первой книге в Израиле «»Письмо внуку» (1994).
      НЕДОСТОВЕРНОЕ НАСТОЯЩЕЕ
                                           
(Из предисловия к книге)
 
 
У человека вообще и у писателя в частности нет рецепта, как жить. Скорее, есть вера в свое ремесло. И хотя с возрастом, как говорил Голсуорси, в чернильнице чернила густеют, хочется по-прежнему находить лучшие слова и расставлять их в лучшем порядке.
…Мне было пять лет, когда мы большой семьей бежали (1941) из горящей Полтавы. Сначала в товарняке, потом пешком, потом на пароходе, потом на телеге – возница тащил нас в какое-то дальнее башкирское село.
И я мечтал: пусть дождь пройдет и всегда видится горизонт, даль…
Сейчас я понимаю – это не оптимизм. Это чувство будущего, свойственное человеку.
По натуре я человек миролюбивый, склонный к согласию и компромиссу. Между прочим, сама фамилия произошла от немецкого слова «der Fink» - небольшая птица, зяблик. Предкам давали ее по мягкости характера…
Перефразируя Де Голля, могу сказать, что никогда не хотел видеть чью бы то ни было смерть, но было несколько некрологов, которые я прочел с удовольствием.
Гуманитарий от природы я поначалу получил техническое образование. Избрать это направление в жизни заставила одна единственная формула, начертание которой обожаю так же, как и рисунки Пушкина. Формула Эйнштейна Е = mC (квадрат).
На вступительных экзаменах в Политехнический институт сочинение написал в стихах - верх легкомыслия и безответственности (хотя бы перед матерью), но экзаменаторы поставили отличную оценку, видимо, были увлечены (как позже и я) интеллектуальным превосходством «физиков» над «лириками»…
В 1965 году я выдержал творческий конкурс и поступил в Московский Литературный институт им. А.М.Горького.
Уже на первой лекции по античной литературе, знаменитая педагог и ученый Тахо-Годи, супруга не менее известного философв Лосева, глядя на сидящих перед ней молодых людей с изумление спросила:
-          И вы все пишите?
-          Мы все пишем.
-          Но ведь все уже написано древними греками…Бедные, бедные…
И она громко, точно пифия захохотала, до сих пор слышу этот смех…
Мой первый рассказ был опубликован (в 1961 году) в республиканской газете. За день или два до выхода я получил разгромную рецензию редакции. И вдруг - вижу рассказ опубликованным…
Еще Маршак предупреждал, если вас расстреливают, пусть это делает тот, кто хорошо владеет винтовкой.
Однажды мне возвратили рассказы из популярного женского журнала: «…ваши рассказы тонкие, интеллигентные наши читательницы их не поймут». Потом добавили, что «тонкие и интеллигентные все же в хорошем смысле слова…». Было ясно – на ближайший период писать интеллигентно не рекомендуется.
И тогда я изобрел собственного читателя. Я понял, что многие книги обречены на неудачу уже потому, что обращаются к кому-то чужому, постороннему. Собственного читателя надо было придумать, изобрести, в противном случае ты сталкиваешься с читателем, который делает тебя злобным, неуступчивым и высокомерным с самого начала. Лишает внутренней свободы. Делает рассудительным…
С моим читателем я стал говорить от имени «Я». Это давало мне большую искренность, даже исповедальность, хотя я всегда смущаюсь этого общения, смущаюсь от стыда: мне не хотелось бы так раскрываться. Но все получилось само собой благодаря придуманному партнеру, который видел меня насквозь, которому я мог сказать все, что только можно выразить в слове. Передо мной была некая духовная инстанция, невидимая и обретающая активность…
Осознать, что у тебя есть собеседник, значит, найти игровой азарт, писательство как способ бытия…
При этом я не мог принять философского неучастия в общественной жизни: во мне слишком много еврейского пороха…
…Я поменял в жизни множество профессий: рабочий в строительном батальоне, монтер на телеграфе, техник, инженер, старший инженер, главный инженер, редактор газеты. В Израиле начал с того, что пошел в археологическую партию, снова стал рабочим.
Была страшная жара. Один знойный день переходил в другой.
А я видел испепеляющее от гнева лицо Самсона, поджигающего филистимские поля. Слышал, как пророчествует царь Давид, грозя аскалонцам: «Нет среди вас ни одного, кого я пожалею!»
И вдруг стражник остановил меня у городских ворот:
- Гм, сочинитель? Городу нужны каменотесы, каменщики, носители раствора, сапожник тоже пригодится, а тут, нате вам, сочинитель пожаловал…
И пусть это было только воображение, но тогда-то я понял: какой-то ключ нашелся, какая-то дверь отворилась…
Потом еще будешь мужественно бороться с памятью: «Бывают ночи, только лягу, В Россию поплывет кровать» (Набоков) – битва с памятью первая битва в любой эмиграции, даже если она называется репатриацией.
Потом – битва с улицей, которая безъязыкая дразнит, корчится, напоминает о том, что Шолом-Алейхема родил Егупец, Бабеля – Молдаванка и Дерибасовская, Окуджаву – Арбат. Но разве можно довериться улице в Ашкелоне или   южной промзоне Тель-Авива?
Доверился, написав первую на русском языке историю древнего Ашкелона («Вдогонку за прошлым») и «Этюды о Тель-Авиве» (в соавторстве с д-ром Соней Чесниной). Может быть мир, нас окружающий, не самый лучший. Но здесь родилась и заговорила душа многих из нас…
Пять лет (1998-2003 гг.) я был членом ашкелонского муниципалитета, советником мэра по культуре.                                                       
…В тот день некто Абу-Альба Халиль завершил развозку палестинских рабочих как всегда точно по графику, вывел автобус на скоростную трассу. Впереди был многолюдный перекресток Азур…
Абу Альба Халиль неожиданно разогнал автобус и направил его в сторону стоящих на остановке людей, среди которых в этот утренний час было много молодых людей обоего пола в погонах…
Раздался скрежет, крики, потекла кровь…
- Погибли пятеро молодых ашкелонцев. Еще двое – в тяжелом состоянии в больнице…
Мэр читает их имена:
Восемнадцатилетняя ефрейтор Ясмин Криси.
Девятнадцатилетняя Рахель Леви.
Девятнадцатилетняя сержант Кохава Полонски
Восемнадцатилетний ефрейтор Саша Маневич.
Двое последних – из «русских» семей. Еще утром они сели в трехсотый автобус, чтобы добраться до перекрестка Азур…
Какой-то рок над этим трехсотым. Судьба что ли, ворожит?
На похоронах – председатель кнессета Авраам Бург.
Командиры, друзья. Мэр города предлагает: надо выступить на русском. Понимаю, что мне…
Подхожу к микрофону. Говорю о том, что соединяют нас с этой землей. Мы – уже часть ее. Могилы – еще одно свидетельство нашей правоты. Вот только это право надо облечь в силу.
Горе, слабым!
Подошел Авраам Бург. Поблагодарил. Говорит: в тюркских языках будто бы есть время: недостоверное прошлое.
- Авраам, - отвечаю я, - у нас недостоверное настоящее.
Скоре всего, он не понял меня.
По радио передают: председатель Арафат посетил Турцию и назвал сегодняшний теракт заурядным дорожным происшествием…
Кто-то сказал: Арафат – сам террорист. Арик Шарон уточнил:
- Террорист – это я. А он убийца…
…Часто вспоминаю кумира моей молодости – Юрия Карловича Олешу, который как-то принес на радио сказки. Редактор ему сказал, дескать, дорогой Ю.К., меня в одной сказке несколько удивляет реплика воробья.
-          А то, что птицы разговаривают, вас вообще не удивляет?
Я пишу от переполняющего меня изумления перед миром. Вообще, радость сочинительства – это радость волшебника, умеющего доставать из рукава чудеса.
Я написал повести «Эта еврейка Нефертити», «Вавилонская блудница», «Дорогами Вечного Жида» и др. (в Израиле вышли девять книг).
Все они являются как бы метафорой моего понимания действительности.
Человек пытается сопротивляться всем видам насилия и агрессии, но существует в пространстве, между реальностью и грезой, в этом мире нет победителей, но есть надежда, хотя и почти утраченная, в этом мире нет окончательного знания, но есть ирония, которая спасает и в этом мире есть некая тайна, в особенности между мужчиной и женщиной, которая заставляет жить
К этой тайне я пытался прикоснуться в своих книгах.
Я уже давно старше своего отца. И своего деда. И постоянно удивляюсь: как могло случиться такое везение в нынешнем сумасшедшем мире?
Одно американское (русское) издательство как - то объявило конкурс на лучший рассказ. Я уже имел такой опыт, стал лауреатом (первая премия) всеизраильского конкурса и решил попытать счастья в Америке. Но оказалось, что ныне живущих литераторов на конкурс не принимают.
-          То, что вы живы, это ваша проблема, сэр!
С этой проблемой, хвала Богу, и живу, ибо хорошо знаю, в каком месте города проблемы заканчиваются.
Я люблю утро. И просыпаюсь с чувством счастья – все живы! Еврейская история учит ценить жизнь, принимать ее как подарок.
Вот только есть ли еще место для новых книг на полках?
Работает ли компьютер?
А там – известный сюжет: Адам, Ева и Змий.
Какие еще могут быть коллизии?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
К разделу добавить отзыв
Copyright © Леонид Финкель. All rights reserved